Армейские записки

 30 мая 2011 г.
Курс молодого бойца

Знать что-то по рассказам других и по собственному опыту – восхитительно разные вещи. Раньше мне казалось, что в военной службе все просто и понятно. Я из семьи военного, мои детские воспоминания неразрывно связаны со службой отца. Но оказалось, я ничего не знал о настоящей армии. А то, что слышал от друзей или знакомых, читал в книжках и видел по телевизору – лишь малая толика того, что я увидел собственными глазами, а главное, почувствовал.

Меня уговаривали: пиши там обо всем, пиши, это же интересно. Представь, что ты едешь не в армию срочником, а в рабочую командировку корреспондентом. Но я за целый год не написал и буквы. Хотя и брал с собой блокнотик. И вот сейчас, уже отслужив, я принялся строчить нечто вроде военных мемуаров. Но одно дело - взять и описать армейские традиции, рассказать об офицерах, режиме, отношениях внутри коллектива. И другое дело - передать хотя бы чуть-чуть ту атмосферу, в которой я побывал. Думаю, моя попытка сделать и то и другое особенно заинтересует тех, кто вскоре собирается пополнить ряды Вооруженных Сил.

Служил я в подмосковном поселке Нахабино.
В 317-й гвардейской инженерной бригаде.
Именно в ней, кстати, снимали сериал «Солдаты».

Нас привезли туда ранним апрельским утром. И сразу построили: «Чем быстрее вы забудете «гражданку», тем лучше для вас. Здесь из вас будут делать настоящих мужчин. А пока что вы просто клоуны». Все как в сказке. Другого я и не ожидал.

Спустя пять минут опять построение: «Нет, вы не клоуны! Вы тупые необученные обезьяны! Вы думали, Родину легко защищать? Да вы даже нормально кровать заправить не можете!» Так начался курс молодого бойца (КМБ).

Если вкратце, то это просто три недели строевой подготовки. Летаешь по казарме, ничего не успеваешь, потому что ничего не умеешь. Мы готовились к присяге. С утра до обеда маршировали на плацу, потом шли на обед, потом в комнату досуга учить устав. Ужин, вечерняя поверка, отбой. И так 20 дней. Сколько раз, обучаясь строевым приемам, в поту, изнемогая от усталости, мы спрашивали друг друга: «Ну зачем нам это все нужно? На войне строевым ходить не будешь!»

Берцы в курском военкомате выдали не по размеру. Ноги растер до костей. Лучше, сказали, пусть будут малы, чем велики. Разносишь за два дня. Не разносил. Это потом они стали для меня как домашние тапочки. А на первых порах было несладко. И так у каждого третьего.

Моим первым прямым начальником был 18-летний парнишка из Мурманска – младший сержант Осокин. Маленький, крепенький и очень шустрый! Именно он стал моим первым преподавателем армейской жизни. За ним стояли один прапорщик, один старший прапорщик и один капитан. Больше на КМБ командиров не было. Этот Осокин на пять лет младше меня, но обращался я к нему исключительно на «вы». Он относился ко всем одинаково, никому не делая поблажек. Меня, как узнал о моем семейном положении, сразу прозвал женатым: «Эй, женатый! Ты что хромаешь? Хромай в ногу!» И я хромал в ногу.

Армейская речь феноменально богата на матерные выражения. Из семи слов пять обязательно ругательные. Так понятней, а главное, доходит быстрей. Все делается по команде. И очень быстро. Мы, новобранцы, делали вид, что для нас это несложно. Хотя глазищи у всех поначалу были, как у Крамарова.

Впереди нас ждала присяга.

Продолжение следует...
Павел Клоков, "Эхо недели" 

1 июля 2011 г.
"Там, за забором, другое небо»

Курс молодого бойца остался позади. 8 мая 2009-го мы приняли присягу. От этого ритуала у меня остались приятные воспоминания. И не потому, что было все торжественно и серьезно. Главным образом потому, что ко мне приехали мои родные. Умом я понимал, что с момента нашего расставания прошло только три недели. Разве это срок? Разве за эти двадцать дней успеешь сильно заскучать? Уже потом, полгода спустя, тяга к близким ослабла, а под конец службы вообще не верилось, что эти близкие существуют.


8 мая солнечным утром нас построили на плацу. Командир части поздравлял нас и наших родителей со столь значимым событием. Но мы его не видели. Мы искали глазами своих родственников, которых на плацу собралось гораздо больше, чем самих солдат.

«Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников».

Текст присяги мы выучили наизусть. Конечно, не по собственному желанию. По желанию младшего сержанта Осокина. Уж очень ему хотелось, чтоб священная клятва отложилась в нас навсегда. И он в достижении своей цели принимал самые серьезные меры. Например, заставлял нас стоять в упоре лежа, пока не расскажем. Но мы не жаловались, а наоборот — выдержали. Хотя текст присяги 8 мая забыли поголовно. Но в армии все предусмотрено: в раскрытой папке, которую мы держали в руках, лежала шпаргалка.

По рассказам бывалых, случались неожиданности. Старослужащие как-то подшутили над молодыми и вложили в папку другой листок — с нецензурными выражениями. Молоденькие солдатики, жадно заглядывающие в шпаргалку, краснели и терялись, сочиняли слова на ходу, а один даже воскликнул: «Служу Советскому Союзу!»

После часовой церемонии нас отпустили в увольнение. И не на несколько часов, а на сутки! Целые сутки на воле! И как это я не ценил раньше время?

Но не ко всем моим товарищам приехали родные. Человек семь-восемь, оставшись в казарме, стояли у окна и смотрели, как мы, веселые, что-то тараторящие, уходим под ручку с мамами-папами, сестрами, женами.

Я в форме вышел за пределы части и почувствовал себя инопланетянином. И как это так люди здесь живут? Им что, можно идти туда, куда захочется? Им можно собраться с друзьями и рвануть на природу? Они едят отбивные? Прошло только три недели.

Я не мог насмотреться на все. На жену, на детей, на родителей, на машины, на витрины магазинов, даже на небо. Как будто за забором другое небо...

На следующий день — Праздник Победы, демонстрации, музыка... Над Красной площадью парили вертолеты и пролетали как раз над нашей гостиницей. Так низко, что надписи и номера видны были.

А мне в армию!!

Мы стояли с женой на балконе, смотрели в небо, о чем-то смеялись, вкусно обедали... Но мне — в армию!!

На следующий день я уже обедал в солдатской столовой.

Никогда не забуду свой первый обед в армии. Садимся по шесть человек за стол, на каждом столе по чугунному чану. Я по привычке сразу сел, за что вскоре получил по темечку твердой сержантской рукой. Только после команды «сади-ись!». «Перед вами варево! Тот, кто сидит посередине лицом ко мне – на раздаче. Берешь черпак и ложишь всем поровну». Ну, ложишь – это цитата. А варево – это суп. Солдатский, настоящий. С виду гораздо ужаснее, чем на вкус. «К приему пищи приступить! Приятного аппетита!» А мы все хором: «Взаимно!» Но нет. Плохо крикнули. Это как дети зовут Снегурочку. Попробуем еще раз. Мы во всю глотку: «Взаимно!!» Только начал есть, только, как следует, обдул это чертово варево, слышу: «Заканчиваем прием пищи, наводим порядок на столах». И уходишь, не поев. В следующий раз не будешь разевать рот. Кстати, вместо «разевать рот» в армии есть сочная метафора, огласить которую я, разумеется, не могу.

Никогда не забуду армейский кофе. Хотя то, что это кофе, спорный вопрос. Данный напиток так обозвал человек с неплохим чувством юмора. Ощущение, будто взяли ржавую трубу, сунули ее в кастрюлю, сварили и добавили немного сахара. Вот такой кофе.

А бигус! Бигус!! Это же целая глыба для обсуждения! Капуста, чаще всего кислая, вызывала поначалу у нас интерес. Но потом от одного ее запаха у меня пропадал аппетит на целые недели. Изо дня в день, из ужина в ужин нас потчевали этим блюдом. Видимо, без этого этапа настоящим мужчиной не станешь.

После присяги всю нашу роту распределили по батальонам. Я попал в понтонно-переправочный. Сразу дали должность — понтонер. Я даже загордился немного, настолько мне понравилось это слово. Позже узнал, что в нашей части самая ничтожная, самая мелкая должность — это понтонер. Тех, кто с водительскими правами, возвели, например, в механики-водители. Кого-то сразу записали в командиры отделений, и даже в заместители командиров взводов. А я понтонер. Забегая вперед, скажу, что через два месяца я стал-таки механиком-водителем, а к концу службы командиром отделения.

Но на протяжении всей службы никаких должностных обязанностей я не выполнял. Не наводил мосты, не водил военную технику и не командовал. Я защищал Отечество, скорее, морально, своим присутствием. И готовностью идти за Русь-Матушку прямо на мины.

Продолжение следует...
Павел Клоков, "Эхо недели" 


15 августа 2011 г.
«Алло, Наташенька, это я!»

Полное ощущение армейской службы пришло ко мне с первыми нарядами. Самым первым был патруль по военному городку. Хороший наряд, но только в теплое время года. Зимой без несанкционированного попадания в отапливаемые помещения (баня, столовая, казарма, КПП, и т. д.) можно так замерзнуть, что к утру доклад дежурному по части («товарищ гвардии майор, за время моего патрулирования происшествий не случилось») будет отлетать от стучащих зубов в прямом смысле.

Нас было двое. Я и 20-летний дембель. Дело наше простое: ходи себе по части, пожевывай семечки, да каждый час докладывай в штаб, что, мол, все тихо, врага пока не видно.

У моего товарища, как и положено порядочному «деду», был сотовый телефон. За пару пакетов семечек, купленных мною заранее, я вставил свою симку в его мобильник и позвонил практически по всем номерам, которые у меня были.

«Алло, Наташенька, это я! - моя жена была так рада моему звонку, что расплакалась. - Я в наряде... охраняю часть!!»

Приободренный, я особо не расстроился, когда мы, расхаживая по машинодрому, увязли в грязи по щиколотку. К пяти утра я с непривычки стал засыпать на ходу, мой опытный товарищ посмеивался надо мной. Но я выдержал. В армии, кстати, нельзя чего-то не выдержать. Если ты туда попал, то все, ты автоматически справишься со всем. Это не школа или институт, из которых можно вылететь. Это армия...

Потом пошли наряды по роте, по столовой, по штабу, по автопарку, и многие другие.

Один раз за службу мне улыбнулась настоящая удача! Я побывал в самом крутом наряде, какие только могут быть. Патруль по гарнизону. Надеваешь парадную форму, вместо сапогов или берец армейские туфли, и идешь (тоже с напарником) в комендатуру. А оттуда в сопровождении начальника патруля выходишь в город и... гуляешь. Якобы следишь за порядком, за поведением военнослужащих, проверяешь у них документы.

Когда я начал собираться в этот наряд, мне завидовал весь взвод. Но получилось так, что по городу мы прошлись только по пути в комендатуру. Потому что начальник патруля, младший сержант (контрактник) из моего батальона, просто не явился (по секрету скажу, из неофициальных, но достоверных источников мне известно, что в тот день он и один прапорщик пили в каптерке водку). И мы просидели в комендатуре целые сутки. Там был телевизор, койки, электрический чайник. Мы делали что хотели. Дежурному коменданту было глубоко плевать, чем мы занимаемся. А ночью он ушел, и мы вообще остались одни. Вот это был наряд! Хочешь, спи, хочешь, смотри телевизор, хочешь, кури. Я вернулся в казарму одуревшим от счастья, вот такой был наряд.

...Вообще в армии ощущение счастья весьма отличается от ощущения «гражданского» счастья. Там радуешься таким простым вещам, о которых здесь и говорить неуместно. Например, пирожок, бутылка воды, пачка сигарет, двадцать минут сна, курилка, теплое помещение, телефон, письмо из дома, и многое другое. Этими мелочами солдата можно сделать счастливым.

...А еще в армии очень много лишних движений. Целые легенды ходят про отношения солдата и прапорщика, когда второй заставляет первого хоронить окурок, брошенный мимо урны, или подметать ломом плац, или красить зеленой краской высохшую траву, или делать из сугроба прямоугольник («кантик»), и т.д. и т.п.

Послали нас однажды в автопарк загружать прицеп. Группка в шесть человек, все молодые (в смысле, не старослужащие). Старший — рядовой Сагиян. Грузили всякое барахло, его в армии навалом. Ящики с инженерным оборудованием (конечно, советским), гвозди, противогазы, палатки, маскировочная сеть, проволока, и многое другое. Умаялись, бедные, но поставленную задачу выполнили.

На следующий день до нас (группка в шесть человек, старший — Сагиян) доводят приказ: «Отправляйтесь (слова курсивом — синонимы матерных выражений — прим. авт.) в автопарк, и, так сказать, разгружайте, так сказать, прицеп. Зачем вы, люди недалекого ума, его загрузили, непонятно. Чтобы к обеду, так сказать, прицеп был пустой! Конец какой-то!»

Мы, приободрившись речью нашего командира, отправились в автопарк. Ну, разгружать — не загружать. Тем более, что в боксе, где стоял прицеп, мы были одни, и рядовой Сагиян принял мудрое решение — ящики не снимать, а «слегка сбрасывать». К обеду управились.

На третий день родина вновь призвала нас к подвигу, пускай не боевому, но трудовому.

Заместитель комбата по вооружению, используя, в основном, курсивную лексику, доходчиво объяснил нам (группке из шести человек, старший — Сагиян), что если мы к обеду не загрузим прицеп обратно, нас ждут большие проблемы. Вот так-то.

В следующий раз я расскажу, как мы ездили в командировку в древний город Муром, жили там два месяца в открытом поле, а также плавали по Оке на 17-тонной махине с эффектным названием ПТС-2.

Продолжение следует...



24 октября 2011 г.
Командировка во Владимирскую область  
В командировку ехать не хотелось. Мы уже привыкли к нашей казарме, столовой, офицерам. А тут черт знает куда и черт знает к кому!
 
Каптер разложил по нашим вещмешкам портянки, рабочую форму, котелок, кружку, мыло...
Запасные дырявые сапоги. Бушлаты. За окном июнь, а у нас бушлаты. Что-то еще. И, как венец, гребешок с платочком. Представляете, восемь лысых парней, и у каждого в кителе по гребешку.

«Радиация там, что ли, повышенная? - шутили мы. - Волосы быстро растут?». На самом деле, так положено по уставу.

Повез нас один прапорщик. Мировой мужик! В Москве зашли в метро, остановились. «Что, - говорит, - смотрите? Давайте деньги». Решил он, значит, сэкономить, забрать командировочные себе. «У нас нет». - «У меня, - говорит, - тоже нет». Ну и стоим. Пять минут, десять. Молодые москвички смотрят на нас с интересом и улыбаются. А мы стоим. «А, черт с вами!» - разозлился прапор и пошел в кассу. Смеялись от души. Доехали до вокзала - и на поезд.

Муром встретил нас вечерними сумерками. Понтонно-мостовой полк искали часа два, потому как никто нас, конечно, не встретил. Прапорщик уехал, а мы остались.

Утром нас, как десант, высадили в поле, в котором муромские солдаты уже разбили лагерь. Палатки, полевая кухня, паром, автопарк с инженерной техникой, кунги для офицеров (прицеп, внутри которого спальные места, стол, умывальник, печка, - авт.), волейбольная и футбольная площадки, лодки, понтоны. Настоящий военный объект! Нам предстояло жить здесь два месяца. В 20 метрах - Ока, на берегу - небольшой лесочек, и дальше поле, бескрайнее и приятное. После забора-то с колючей проволокой.

А на противоположном берегу был пляж! С утра до вечера мы наблюдали за отдыхающими муромцами, которые, как назло, визжали и бесились, сигали в воду с разбега, загорали, короче, радовались жизни. Солдатам же купаться запретили. Как утят, раз в три-четыре дня, загоняли нас на понтон и поливали водой из шланга, чтобы не перегрелись. Кто-то стоял прямо в одежде. Жара летом 2010-го была неимоверной.

В первый же день нам дали БСЛ-ки (большая саперная лопата). Этим предметом солдат должен владеть в совершенстве. Каждый божий день мы что-нибудь рыли. Окопы, блиндажи, ямы под будущий туалет или мусорку, никому не нужные канавы и траншеи... Лопата всегда выручит скучающего бойца.

Затем нам показали машину, ради которой мы, собственно, и приехали. ПТС-2 (плавающий транспортер) поначалу не вызвал у нас никаких эмоций. Ну здоровый, ну на гусеницах, ну 750 лошадиных сил... Предназначен для перевозки грузов и людей. Закатываешь на платформу кузова грузовик и погнал на тот берег. Но когда старший сержант (наш муромский командир, контрактник) его завел и прокатил нас по полюшку русскому, мы загордились — как самой машиной, так и сами собой. Этакая мощь! Представьте себе рев 12-цилиндрового мотора — и мы в кузове, восемь лысых парней с гребешками в карманах. Как это было хорошо! А потом наш командир свернул к реке и, чуть сбавив скорость, вошел в воду. Машина бороздила речные волны, как катер, задние винты оставляли на воде белые швы. Во мне проснулся тогда мальчишеский интерес, точно в детстве к новой машинке. Но в последующие дни мы начали изучать двигатель, из чего состоит транспортер, и интерес как-то сразу поугас. Автомобильная лексика неизбежно наводит на меня тоску...

Армейские будни стремительно бежали вперед. А мы бежали вместе с ними.

Прямо с шести утра пробежечка километра три, потом умывальник, завтрак (кормили, кстати, отлично), просиживание в автопарке, обед, спортивно-массовые мероприятия, какая-нибудь работа (здравствуй, лопата!), ужин, вечерняя поверка, сон. И так два месяца. Жаль, конечно, что наш старший сержант сливал налево солярку и практическое вождение транспортера было сведено до минимума. Но мы все равно были довольны. Игра в футбол и волейбол на выходных мысленно возвращала нас домой.

...А однажды мы стригли друг друга, и сломался генератор, от которого питались машинки для стрижки. И некоторые бойцы ходили как панки, пока поломку не устранили.

...А однажды у нашего старшего сержанта украли телефон, и мы не спали всю ночь в поисках этого самого телефона. Ночка была славная! В итоге мобильник сержанту подкинули.

...А однажды у нас утонула инженерно-разведывательная машина (ИРМ) — самая дорогая машина муромского полка, напичканная электроникой. Вместе с водолазами и тягачом мы вытягивали ее из пучины, то есть отбрасывали на берегу песок (здравствуй, лопата!), в который машина уперлась по самую антенну.

Действительно, есть что вспомнить.

Павел Клоков, "Эхо недели".